Юрий Левитанский

ЧЕЛОВЕК, СТРОЯЩИЙ ВОЗДУШНЫЕ ЗАМКИ

Он лежит на траве
под сосной
на поляне лесной
и, прищурив глаза,
неотрывно глядит в небеса —
не мешайте ему,
он занят,
он строит,
он строит воздушные замки.
Галереи и арки,
балконы и башни,
плафоны,
колонны,
пилоны,
пилястры,
рококо и барокко,
ампир
и черты современного стиля,
и при всем
совершенство пропорций,
изящество линий —
и какое богатство фантазии,
выдумки, вкуса!

На лугу,
на речном берегу,
при луне,
в тишине,
на душистой копне,
он лежит на спине
и, прищурив глаза,
неотрывно глядит в небеса —
не мешайте,
он занят,
он строит,
он строит воздушные замки,
он весь в небесах,
в облаках,
в синеве,
еще масса идей у него в голове,
конструктивных решений
и планов,
он уже целый город воздвигнуть готов,
даже сто городов —
заходите, когда захотите,
берите,
живите!

Он лежит на спине,
на дощатом своем топчане,
и во сне,
закрывая глаза,
все равно продолжает глядеть в небеса,
потому что не может не строить
своих фантастических зданий.
Жаль, конечно,
что жить в этих зданьях воздушных,
увы, невозможно,
ни мне и ни вам,
ни ему самому,
никому,
ну, а все же,
а все же,
я думаю,
нам не хватало бы в жизни чего-то
и было бы нам неуютней на свете,
если б не эти
невидимые сооруженья
из податливой глины
воображенья,
из железобетонных конструкций
энтузиазма,
из огнем обожженных кирпичиков
бескорыстья
и песка,
золотого песка простодушья,—
когда бы не он,
человек,
строящий воздушные замки.
1976

***
Вот начало фильма.
Дождь идет.
Человек по улице идет.
На руке — прозрачный дождевик.
Только он его не надевает.
Он идет сквозь дождь не торопясь,
словно дождь его не задевает.
А навстречу женщина идет.
Никогда не видели друг друга.
Вот его глаза.
Её глаза.
Вот они увидели друг друга.
Летний ливень. Поздняя гроза.
Дождь идет,
но мы не слышим звука.
Лишь во весь экран — одни глаза,
два бездонных,
два бессонных круга,
как живая карта полушарий
этой неустроенной планеты,
и сквозь них,
сквозь дождь,
неторопливо
человек по улице идет,
и навстречу женщина идет,
и они
увидели друг друга.
Я не знаю,
что он ей сказал,
и не знаю,
что она сказала,
но —
они уходят на вокзал.
Вот они под сводами вокзала.
Скорый поезд их везет на юг.
Что же будет дальше?
Будет море.
Будет радость
или будет горе —
это мне неведомо пока.
Место службы,
месячный бюджет,
мненья,
осужденья,
сожаленья,
заявленья
в домоуправленья —
это все не входит в мой сюжет.
А сюжет живет во мне и ждет,
требует развития,
движенья.
Бьюсь над ним
до головокруженья,
но никак не вижу продолженья.
Лишь начало вижу.
Дождь идет.
Человек по улице идет.

***
КАК ПОКАЗАТЬ ОСЕНЬ

Еще не осень — так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
И тополя бульвара за окном
Еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
Но день-другой — и все пойдет на спад,
Проявится осенняя натура,
И, предваряя близкий листопад,
Листва зашелестит, как партитура,
И дождь забарабанит невпопад
По клавишам, и вся клавиатура
Пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет, и немного погодя,
Наклонностей опасных не скрывая,
Бегом-бегом по линии трамвая
Помчится лист опавший, отрывая
Тройное сальто, словно акробат.
И надпись «Осторожно, листопад!»,
Неясную тревогу вызывая,
Раскачиваться будет, как набат,
Внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
Столбы огня. Там будут листья жечь.
А листья будут падать, будут падать,
И ровный звук, таящийся в листве,
Напомнит о прямом своем родстве
С известною шопеновской сонатой.

И тем не мене, листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
И листья будут медленней кружиться,
Пока бульвар и вовсе обнажится,
И мы тогда увидим в глубине
Фонарь у театрального подъезда
На противоположной стороне,
И белый лист афиши на стене,
И профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
Где речь идет о давешнем концерте
Фортепианной музыки, и в центре
Стоит — Шопен, "Соната №2".
И словно бы сквозь сон, едва-едва
Коснутся нас начальные аккорды
Шопеновского траурного марша
И станут, отдаляясь, повторяться
Вдали, как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
Засветится свечением несмелым
И высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
Повалит густо-густо белым-белым,
И это уже — в полной тишине.